Гл. VII. На самом деле придется перенести позор и вооруженного восстания рабов: хотя они по своей судьбе обречены на рабство и унижены во всех отношениях, все же они люди как бы второго сорта и при-частны благам нашей свободы. Каким именем назвать войну под начальством   Спартака,   я   не   знаю. Так как ведь, когда рабы стали воинами, а гладиаторы стали предводителями, первые по положению люди низшие, а вторые наименее заслуживающие почтения,  они своими издевательствами увеличили бедствия римлян.
Спартак, Крикс, Эномай, выломав двери гладиаторской школы Лентулла, не более как с тридцатью людьми такого же положения вырвались в Капую. И, призвавши под знамена рабов, когда к ним немедленно собралось более десяти тысяч, эти люди, которые только что были довольны, что им удалось бежать, уже захотели и мести. Первым своим местопребыванием они, словно звери, облюбовали гору Везувий. Когда они там были осаждены Клавдием Глабром, то, спустившись по голым стремнинам горы на веревках, связанных из прутьев виноградной лозы, они сошли к самой подошве горы. И, выйдя незамеченными, разгромили внезапным нападением лагерь ничего подобного не ожидавшего вождя. Затем они разгромили другой лагерь, Вариния, а следом за ним и лагерь Торания. Они распространяются по всей Кампании. Не удовлетворившись разгромом (опустошением) поместий и поселков, они, произведя страшное избиение, опустошают Нолу, Нуцерию, Фурии и Метапонт. Когда со дня на день стекались к ним новые силы и когда у них уже образовалось настоящее войско, они из прутьев и из шкур животных (скота) сделали себе необычные щиты, а из железа в рабских мастерских и тюрьмах, переплавивши его, они сделали себе мечи и копья 16. И, чтобы придать достодолжный вид настоящего войска, они, захватив встречные табуны, сформировали конницу 17 и приносили своему начальнику взятые от преторов знаки отличия и ликторские связки. От этих знаков отличий не отказался Спартак, этот солдат из фракийских наемников, ставший из солдата дезертиром, из дезертира разбойником, а затем за почитание его физической силы— гладиатором.
Даже и погребение вождей, павших в сражении, он справлял торжествами, подобавшими полководцам. Он приказывал пленным сражаться с оружием в руках около погребального костра, как будто желая вполне загладить всякий позор прошедшего, если только он сам, бывший прежде гладиатором, будет устраивать похороны как какой-нибудь важный вельможа, с гладиаторскими боями.
Затем уже, напав в Апеннинах на консула Лентулла, разбил и его войско и у Мутины уничтожил лагерь Публия Кассия. Окрыленный этими победами, он — чего уже одного достаточно для нашего позора — составил план нападения на Рим.
Наконец-то римляне всеми силами государства поднимаются против этого гладиатора, и от этого позора освободил римлян Лициний Красе. Эти — стыдно сказать — враги, разбитые и обращенные им в бегство, убежали в крайние пределы Италии.
Там, запертые в бруттийском углу, они стали готовиться к бегству в Сицилию и, не имея лодок, напрасно пытались переплыть через бурный пролив на плотах из бревен и на бочках, связанных ветвями, наконец, сделав вылазку, они погибли смертью, достойной храбрых людей, сражаясь не на жизнь, а на смерть, что было вполне естественно в войсках под начальством гладиатора. Сам Спартак, сражаясь храбрейшим образом в первом ряду, был убит и погиб, как подобало бы великому  полководцу.